Sergey Salomakhin

Подлет на планере был первым в череде событий, которые можно охарактеризовать как упрямое биение головой о стенку. ЮПШ уехала «на каникулы» куда-то за город, полетов больше не было, мое будущее в рамках этого клуба представлялось мне совершенно беспросветным. Заниматься постройкой моделей было уже просто бессмысленно. Никаких других «молодежных» летных школ в Москве не было, а во «взрослые» школы я не проходил по возрасту. Пришлось заняться изобретением все более и более изощренных способов достижения своей цели…

Первой жертвой моих попыток стал забор стройплощадки в поселке у бабушки. Вместе с увлеченным моими идеями приятелем, мы аккуратно отдирали от забора подходящие рейки и тайком вывозили их на велосипедах в лес. Там, в секретном закутке, по моим планам строился аппарат, напоминающий ночной кошмар братьев Райт – неуклюжий биплан схемы «утка». Предполагалось, что построенное чудо техники можно будет разогнать на прицепе за мотоциклом и полететь на нем вдоль просеки.

Достроить аэроплан до осени мы не успели, перепрятать заготовки было негде, а зиму в лесу они не пережили – так что забор пострадал зря. А на дворе, тем временем, творились удивительные вещи… Новоиспеченные авиационные «кооперативы» грозились завалить будущий рынок частной авиации чудо-аэропланами, дешевыми и крутыми. В журнале «Крылья Родины» проводился конкурс на «народный» аэроплан, доступный любому трудящемуся. Перековавшийся комсомольский бодрячок Слава Кондратьев лихо уцепил «авторские права» на создававшийся изрядной группой товарищей самолет Як-18Т. Другой ушлый гражданин превратил студенческую разработку сверхлегкого самолета в коммерческий проект «Авиатика»… Казалось, теперь можно делать вообще все, что угодно!

С такими бодрыми мыслями я начал ломиться во «взрослые» летные училища. Но они, хотя и подыхали прямо на глазах, все равно упрямо отказывались принимать одноглазого фаната. Я попробовал зайти с другой стороны, сунувшись в коммерческие структуры – но там народ шустро мочил друг-друга, урывал и делил. Моя небогатая персона никакого интереса не вызывала, подпускать меня к штурвалу и тут никто не собирался…

Жарким летом 93 на столбах в нашем районе появились объявления, зазывавшие прыгнуть с парашютом – недорого. Я подумал, что терять мне особенно нечего, и записался на прыжки. В автобусе нашу группу развлекал неизвестно откуда взявшийся ветеран-афганец Юра Шапарин. Шутки были по-армейски жестокими и смешными, сам прыжок оказался крайне любопытной встряской, напрочь выпадающей из обычной жизни. Моя любовь к небу приобрела новый оттенок, а шапаринский телефон оказался пропуском в новый мир полетов на парапланах и прыжков с парашютом.

Оказалось, что Шапарин руководил клубом «Юный Десантник». Суть работы клуба заключалась в том, чтобы вытащить ребят с улицы и приготовить к армии. По-макаренковски хорошая идея, в отсутствие самого Макаренко, работала не очень эффективно – но зато клуб давал возможность за относительно небольшую мзду полетать на экспериментальных аппаратах НПФ «Параплан».

Юные и не очень «порнопланерасты» летали с лебедки где-то в Подмосковье, и с откосов «ямы» в Крылатском. Обеспечение безопасности полетов было выдержано в духе все тех же армейских анекдотов, непрерывные аварийные ситуации с разной степени тяжести исходом придавали процессу особый шарм. Помимо собственно полетов и прыжков, мне удалось познакомиться с интересными людьми, попробовать себя в укладке грузовых парашютов, а главное – ознакомиться на собственном опыте с неприглядной стороной моего любимого занятия. Ненужным риском, глупостью и разгильдяйством, грязными денежными вопросами и пренебрежением к «общечеловеческим» ценностям.

Это был ценный опыт, однако настоящие полеты явно происходили где-то вдалеке от подвала, в котором располагался клуб «Юный Десантник». Поэтому я потихоньку «отфильтровался» из него, подавшись на поиски чего-то менее романтичного и более практичного в плане летной подготовки.

Новым открытием стал Женя Новинский и его гидро-мото-дельтаплан. Первый же часовой полет над прудами Строгинской поймы отозвался в душе радостным воплем – вот оно! Настоящий, доступный по деньгам и неприхотливый в бюрократическом плане пропуск в небо! Поскольку Женя был заинтересован не столько в обучении, сколько в полетах с пассажирами, он отправил меня в дельтапланерный клуб МАИ.

Некогда студенческая организация, переоборудованная под «коммерческую фирму», делала собственные паруса и тележки, а ее сотрудники учили желающих летать. Было это недешево, но к тому времени я уже понял, что дорога в небо вымощена зелененькими баксами, а не желтым кирпичом, так что претензий не возникало.

За восемь часов налета я научился худо-бедно летать по кругу с импровизированного «аэродрома» в виде извилистой колхозной дороги между вспаханным полем и опушкой леса. Посмотрел на полеты соседского самодельного ультралайта по имени «Бомж», а также пережил самую настоящую вынужденную посадку. Инструктор не был в восторге от меня, я не был в восторге от его методов, но деваться было некуда. В один из дней на поле привезли вытащенное из заначки старое французское крыло «Космос». Его собрали и прицепили к столь же реликтовой тележке, после чего неожиданно предложили мне облетать чудо техники. То-есть совершить первый самостоятельный полет после очень слабенькой подготовки на совершенно другом крыле и моторе.

Спасибо клубу юных десантников – я уже знал, чем иногда кончаются такие предложения! Поэтому вежливо отказался от оказанной мне чести, сославшись на неготовность и непоправимо замарав свою репутацию, после чего с интересом посмотрел, как Женя Новинский укрощает кособокий «Космос». Крыло в полете оказалось перекошенным, и хотя опытный пилот справился с этим без труда, я вовсе не был в тот момент настолько уверен в своих силах…

По-хорошему, до первого настоящего самостоятельного полета мне оставалось еще несколько часов – но тут грохнул кризис августа 98 года, и халява кончилась. Мне удалось только раз слетать пассажиром с другим инструктором, а дальше деньги закончились. Новая серия попыток состоялась только через несколько лет, не имела никакого отношения к сверхлегкой авиации и нелегальным полетам, зато в перспективе вывела меня на правильную дорогу.

Продолжение следует…

Esa historia se ocurrio – o termino – recien. Como trata de unas personas que conozco y eventos que tenian su lugar en realidad, tengo que cambiar u ocultar algunas detalles.

En un barrio tipico de la “clase media” en Moscu, Rusia, vivian unos amigos. O mejor dicho, compañeritos del mismo edificio – que jugaban en los mismos lugares, armaban sus peqeños grupitos, se peleaban y se quedaban amigos de nuevo. El tiempo pasaba, los chicos crecian, sus vidas empezaban tomar la forma, sus caminos empezaban a partirse…

Un par de ellos, especialmente conocidos por ser violentos, lograron escapar de la colimba y pasaban el tiempo aburriendose e emborrachandose, de vez en cuando levantando algunas putas. Esos monos tipicos que se meten en el rincon mas oscuro o quedan parados en las esquinas sin luz, mirando a la gente con la cara: “Que tendria aquel bobo en sus bolsillos?”

De hecho, no solo miraban. Cuando no les alcanzaba mas para otra boludes, agarraban de espalda dos contra uno a algun peaton que caminaba solo, lo cagaban a trompadas y le limpiaban la billetera. Los canas del nuevo pais “democratico” ni se preocupaban de semejantes ocurrencias – tenian otras cosas para controlar – como por ejemplo cobrar su porcentaje de los mafiosos que “trabajaban” en su sector.

Al principio nuestros personajes hacian unos vagos intentos de “estudiar” o “trabajar”, pero se les fue sin dejar memorias. De cerveza a vodka, del tobaco a marijuana, de LSD a cocaina – el tiempo andaba rapido. En un parquecito del barrio cada tanto se encontraban mas gente hecho mierda, tirada en la vereda. Algunos aparecieron mutilados, despues llegaron cadaveres con craneos destrozados. Ahi los canas hicieron esfuerzo y sacaron a ambos asaltantes de la calle. Por ahi no se los pagaron lo que deberian – eso no se permite, hay que respetar las reglas!

Aparentemente pagaron mejor a los abogados que a los canas, asi que sus condenas no eran ni largas, ni complicadas. Solo por sus propias ganas uno de los boludos agarro la SIDA por inyectarse con una jeringa mugriente, y se pudrio poco despues de salir de la carcel. Otro salio mas rapido todavia y se caso con una prostituta, que la compro de un mafioso callejero. Ella, toda una sorpresa, resulto ser una buena persona – linda, tranquila, buena dueña de su casa. A su libertador le regalo dos hijas. El se maduro un poco, empezo hacer cosas algo menos espantosas para ganar plata. Pareceria toda una historia con el final feliz, salvo que eso no era el final.

A diferencia de el, ella trabajaba, pasado de vuelta desde su laburo por el mismo parquecito donde su marido antes bajaba a los peatones para limpiarles el bolsillo. Aparentemente otros chorros que hacian este laburo la conocian y no la tocaban – hasta que aparecio uno “visitante” que no considero ese detalle.

Su cadaver encontraron el dia siguiente, con el craneo roto y pertenencias robadas. Policia, que raro, no sabia ni quien fue ni donde buscarlo.

La van a sepultar este finde, chicos. Sus hijas quedaran con la abuela, porque el papi tiene otras cosas para hacer en su vida. Por alguna razon duele llamarlas “hijas de puta”, aunque sea toda una verdad. Por ahi es la palabra “puta”, la que requiere un cambio de definicion…

Жизнь обожает подставлять маленькие подлянки с далеко идущими последствиями. Казалось бы – вот ребенок, фанат, одолеваем мыслями о небе. Пусть себе летает, в чем проблема-то? Но проблем было много.

Во-первых, мама не очень позитивно воспринимала мои авиационные увлечения. С одной стороны, уйма мальчишек лепила модельки самолетов, после чего становилась добропорядочными членами общества – интересующимися футболом, бабами, бухлом и рыбалкой. С другой стороны, всем известно, что полеты смертельно опасны. Кроме того, я был ребенком начитанным, интересовался всяким, и относиться именно к этой конкретной  блажи серьезнее, чем к остальным, маме не хотелось.

Во-вторых, мой батя очень хотел видеть во мне спортсмена. Или журналиста. Возможно потому, что сам был спортивным журналистом, искренне влюбленным в свою профессию. И поскольку я, как положено подростку, почуявшему невосторженное отношение к своей мечте, немедленно закрылся – папка лелеял надежду, что я все-таки пойду по проторенной им дорожке.

Ну и в-третьих, я оказался слеп на один глаз. С детства. Причем сам настолько к этому привык, что совершенно не воспринимал всерьез как некое «ограничение». Одноглазость не мешала мне стрелять или гонять на мотоцикле, Маресьев так  вообще летал без ног – какие проблемы? Но взрослые, конечно, знали лучше – и успокаивали себя тем, что этот барьер мне уж точно не преодолеть. Так что нечего и выпендриваться, можно спокойно подумать о других занятиях…

Словно в насмешку над планами моих родителей, зимой 88 года журнал «Крылья Родины» написал о ЮПШ – Юношеской Планерной Школе при чем-то там комсомольском. Это было очень интересное заведение – основанное на базе уникальной «школы с авиационным уклоном» для детишек рабочих и инженеров комплекса авиазаводов, расположенных по периметру старого Ходынского поля, первого аэродрома нашей страны.

Мажористые детишки аэрокосмических папаш упражнялись в строительстве моделей, учили аэродинамику наравне с английским, и в какой-то момент даже начали строить собственную версию классической «Брошки» – планера БРО-11. Конечно же помощь родителей сказывалась повсеместно, и в «построенных руками детей» планерах было полным-полно заводской сборки, но тем не менее ситуация вырисовывалась интересная: Есть дети, есть планеры, есть летное поле – осталось организовать полеты! Для этого и была создана ЮПШ.

Я начал приставать к родителям с сумасшедшей идеей, и мой папка, кротко и принеся в жертву свои собственные мечты, стал целеустремленно помогать мне попасть в планерную школу. Он умудрился выйти на автора статьи в КР, созвониться с ним, выйти через него на руководство школы, и в самом конце зимы я оказался там – чужеродное тело в сложившемся организме.

В ЮПШ существовала некая схема допуска к полетам, предусматривавшая медкомиссию и экзамен. Эта схема, возможно, нормально работала для блатных детишек из спецшколы, но совсем не была рассчитана на пришельцев извне. Поэтому «медкомиссию» заменял некий дяденька, давший мне полистать «тетрадку дальтоника» (ту, где цифры составлены из разноцветных кружочков – прошедшие знают!) и предложивший прочитать таблицу Снеллена. Я, естественно, не собирался признаваться в проблемах со зрением, а потому уверенно пробубнил начальные «шэ… бэ…» и уверенно подглядел в дырку между пальцами все остальное.

Экзамен по теории был бы заковыристым для простого мальчика с улицы – но я уже успел перелопатить уйму литературы, мог отличить Лайтнинг от Ишачка на ощупь и вообще четко понимал, чем тяговая проводка управления отличается от тросовой! Так что выдал удивленным экзаменаторам на все бабки, споткнувшись лишь в практическом  вопросе о парировании бокового ветра. Увы, храбрый дядька Водопьянов не рассказывал о таких подробностях в своих мемуарах – так что моя первая догадка оказалась неверной. Так что сдал на четыре, с указанием «побольше учиться». Спасибо за совет! Но главное – допуск был получен, летная книжка заведена. Хотел бы я сейчас посмотреть на нее…

Впрочем, эмоции в сторону. Мне немедленно захотелось посидеть в кабине, и я немедленно получил отказ – не положено. Патамушта. Ну что делать… стал сидеть вне зорких глаз начальства. А поскольку просто так сидеть в кабине было глупо, предложил нескольким коллегам-нарушителям отвязать планер и воткнуть его единственным колесом шасси в старую покрышку – развернув носом в поток. Получилось здорово! Апрельский ветер был довольно сильным и порывистым, планер реагировал на движения рулей четко, балансировать на одном колесе было очень весело и познавательно.

Естественно, кто-то из блатных детишек стуканул за спиной, что чужак чего-то там не то вытворяет – так что пришел большой дядя и всех разогнал. Вместо этого нас отправили заниматься общественно-полезными делами, типа уборки территории… ну или просто по домам – погода, мол, нелетная. Поскольку научиться чему-либо у таких мастеров дидактики, как наши инструктора, было действительно невозможно без особого распоряжения, я потопал домой. «Нелетная погода» продолжалась до мая – в процессе некоторые из старших регулярно подлетывали с лыжного шасси, но чайников к этому не допускали.

В мае, наконец, пришла и наша пора. Как положено фанату, я первым приходил на аэродром – часов в семь утра, в выходные. Обходил по большой дуге сторожевых собак, садился на скамеечку и терпеливо ждал, глядя на планеры. Появившийся «начальник» сержантским рыком отправлял нас разматывать трос лебедки, одновременно блатные детишки гурьбой записывались в очередь на полеты. Стеснительные задохлики, типа меня, неизменно оказывались последними в списке. Очередь до нас просто не доходила, что заставляло излечиваться от застенчивости и вступать в прямой конфликт со «старожилами», попадая в список где-то посередине.

Летать новичкам не давали – вместо этого планер волокли лебедкой по ухабам со скоростью ниже сваливания. Чайник мучительно пытался удержать равновесие, вдавливая нос в землю и одновременно парируя боковик (ветер всегда менялся с момента прокладки тросов). Мне удалось накатать примерно семь таких «пробежек», с постоянно ухудшающимся качеством балансирования, и заслужить репутацию бесперспективного, неприятного чужака.

Где-то в конце мая оператор лебедки, почему-то называемый «хронометражистом», чуть перебрал со скоростью. Я, порадовавшись, приподнял носовую лыжу от земли. Планер побежал ровно и устойчиво. Мотор лебедки вдруг взревел еще громче, и я взмыл. После чего оператор сбросил газ. Трос отцепился, и планер оказался в очаровательной ситуации «потеря тяги на взлете».

Сколько людей перебилось в такой ситуации, никто не считал – но много, очень много. Занятый собственными ощущениями, я об этом совсем не думал… Ход событий и мои реакции были примерно такими:

1. Блин ну как его удержишь, надо хоть нос приподнять!
2. Ага, перестало трясти, классно…
3. Смотри-ка, воздух какой тугой, да я похоже лечу?
4. Взгляд вниз и в сторону – точно лечу.
5. А тяги больше нет, скорость падает, надо нос вниз.
6. Так, а земля-то уже вот она, пора нос обратно вверх.
7. Бум! Хррр-кткткткткткт-шшшшшш…

БРО-11М был хорошим планером. Крепким. Конкретно та моя «Брошка» – покрашенная серебрянкой, с облезлыми синими «04» на капоте и потрескавшимися, морщинистыми крыльями, использовалась для статических испытаний – до полного разрушения. После чего была восстановлена и предназначена только для пробежек, летать ей было нельзя.

Мой неаккуратный плюх вышиб левый подшипник колеса, больше никаких повреждений не было. Жирный мальчик в кожаной летной куртке с папиного плеча подошел и важно сообщил мне: «Ничего, летать будешь…» Хронометражист извинился, и спросил не испугался ли я. Нет, не испугался. Мне было жалко планер, но вообще-то я был счастлив. Пусть на два метра, пусть на черепашьей скорости, но я поднялся в небо – и вернулся оттуда. Сам, без посторонней помощи, обучения и инструкторов. Через глупые препятствия, в возрасте 15 лет.

В чем нормальный подросток материально выражает обуревающие его чувства? В спонтанных деяниях. Со стороны это выглядит как форменное помешательство, и заботливые родители реагируют на него четко и строго – так что подростку приходится шифроваться и ныкаться, скрывая дело рук своих до поры до времени.

Мне бы тоже полагалось учудить нечто «воздушное», например прыгнуть с зонтиком с крыши сарая, или прилепить к велосипеду картонные крылья – ан нет. В силу недостатка тестостерона, адреналина, или обоих, я просто начал строить модельки самолетов. Причем поначалу даже не для себя, и история тут довольно забавная:

Отпуск у советских граждан был неприлично продолжительным, длился порой месяцами. Наша семья, вместе с дружественным семейством Елькиных, имела обыкновение проводить долгие летние отпуска на Азовском море, в поселке Новопетровка, что под Бердянском. Останавливались мы в частном доме, точнее в специальной туристической хатке-конурке, которые понаставил на своем участке некий предприимчивый дедуля. В гости к дедуле приезжали внуки, метко называвшие постояльцев «колорадами», в честь противных всякому огороднику иноземных жуков. Мы отвечали колхозным детишкам демонстрацией модных столичных штучек – типа Кубика-Рубика – и рассказами о том, как за пределами их деревни все офигенно и круто.

Несмотря на столично-деревенские трения с национальным подтекстом, отношения с местной ребятней потихоньку налаживались, доходя почти что до дружеских. В одном из таких приступов дружелюбия, внук хозяина Серега сообщил мне, что у него есть набор для постройки летающей модели планера. Это было круто – у меня дома были только корявые пластиковые самолетики, слепленные по некогда фроговским лекалам. Я даже не решался раскрашивать их в соответствии с яркими боковичками от Novo, а тут – такое…

Так что пока взрослые плескались в море и играли в карты на пляже, а Серега мотался по приказу дедули за сигаретами в сельпо, я трудолюбиво мазал клеем ПВА и сажал на рейки лонжеронов бесконечные картонные нервюры из набора. Вернувшийся Серега, вместе с младшим братишкой, либо помогал по мере сил, либо просто сидел и смотрел, пока дед не отзывал его собирать улиток с бахчи. Я чувствовал себя настоящим авиастроителем – руководил процессом сборки, объяснял и рассказывал всякое почерпнутое из книжек. Не помню, сколько времени занял процесс, но наше чудо техники вдруг просто обрело форму – пришло время испытать его!

Тут проявилась моя стеснительная натура – после «сдачи проекта» я аккуратно отступил в тень, попросив помощи у старших. Дядя Юра Елькин взялся помочь, и вся наша шайка, в сопровождении соседской малышни, полезла на холм, отделявший поселок от пляжа. Мы старательно закрутили резиномотор, Серега взялся запустить планер лично, и запузырил его изо всех сил вперед и вверх! Хрупкая конструкция неожиданно легко взмыла, набрала высоту и, поблескивая лакированной бумагой обтяжки, поплыла в сторону соседских виноградников. Это был оргазм – хотя я и слов-то таких в тот момент не знал…

Посадка была неудачной, чинить повреждения было скучно, так что после нескольких последующих запусков я забил на эту модель и ударился в исследования полета. Подобно криворуким гениям 18-19 века, я начал лепить летающие модели из чего угодно. Даже пенопластовый рыбацкий поплавок с воткнутыми в него перьями чайки и ржавой гильзой превращался в странную кордовую модель! По возвращении с моря я обнаружил в шкафу у бабушки интереснейшую книжку с «выкройками» бумажных летающих моделей, и потратил уйму времени на их постройку и испытания. Даже примитивный целлофановый самолет из поселкового магазина давал пищу для ума и становился платформой для авиационных экспериментов. Ощущение было таким, что я – волшебник, обучающий предметы летать!

Это удивительное чувство переполняло. Троечник вдруг захотел учиться, узнавать новое. Авиамодельный кружок в Доме Пионеров дал массу полезных практических навыков в плане работы с инструментами, но общий бардак и отсутствие заинтересованности в успехах занимающихся отбил желание ходить туда после первого же года. В гараже напротив отец старшего мальчишки вместе с ним строил кордовые модели – это было круто, но роль наблюдателя была не для меня.

Районная детская библиотека была перерыта в поисках информации по аэродинамике, а учителя физики отказывались воспринимать всерьез мои вопросы, «пока не освоишь школьный курс». Одноклассники относились к интересам малорослого хиляка презрительно, но я не сдавался – пока моя комната потихоньку наполнялась книжками, журналами и модельками, сам я начал задумываться о том, чтобы научить летать самый главный «предмет» – себя самого.

Продолжение следует…